«Многоточие...»/ «Эллипсы», сплошные шарады от Леонарда Лагановскиса

Автор: Андрей Шаврей / #kultura1kb / 8 апреля, 2023
Foto: Андрей Шаврей

В прогрессивной (к политике не относится) рижской галерее Māksla XO (Рига, Элизабетес, 14) открылась выставка одного из ведущих современных художников Латвии и смежных, кроме РФ, территорий Леонарда Лагановскиса — «Многоточие...» / «Эллипсы». Средь шумной тусовки, случайно виновнику торжества Rus.LSM.lv задал вечный, будоражащий общественность вопрос: «Что хотел сказать художник?»
Вопрос вызвал у автора работ некоторую паузу и улыбку. Таким образом невербальное общение выразило одну из пяти частей этой экспозиции, представленной в двух смежных помещениях — «Многоточие...» Но все же, чтобы не было недосказанности, господин Лагановскис ответил: «Я хотел немножко, чтобы зритель поразмышлял... Эта выставка — как кроссворд, можно немного поломать голову, подумать и... — После очередного многоточия художник выдал великое тайное знание, — …и проявить остроумие!» И продолжил:

«Это такой стандартный набор для интеллигента, который картинки и названия должен отличать».
Пользуясь личным знакомством, для Rus.LSM.lv тут же была проведена экскурсия по одной части выставки (она в дальнем зале галереи). Здесь вывешены как бы афиши времен советского периода и «перестройки».
«Оформлял ли я тогда афиши? Нет, я афиши не оформлял. Но вот придуманная мною афиша с анонсом французского фильма Клода Лелюша «Эдит и Марсель», и на фоне названия — двое, мужчина и женщина. А на самом деле смотрите внимательно, это Нора Бумбиере и Виктор Лапченок (для непосвященных — звезды латвийской эстрады прошлых десятилетий — Прим. автора).
Тут есть, кстати, афиша «Дверь, открытая для тебя» — на фоне Джека Николсона, взламывающего дверь в «Сиянии» Кубрика (если приобрести эту работу, то ее, несомненно, интересно устроить на входных дверях в квартиру).
«Или вот “Фантоцци против всех”, а картинка с изображением Фантомаса из кино, — продолжает художник. — Ну, просто игра по поводу фонетики, такое похожее сочетание “Фантоцци-Фантомас”. Или “Я вышла замуж за тень” и изображение героя из германского фильма тридцатых годов “Носферату”».

Ну и далее — например, как бы афиша «Джинджер и Фред» Федерико Феллини, но на картинке вовсе не главные исполнители ролей престарелых артистов-танцовщиков Джульетта Мазина и Марчелло Мастрояни, а реальная американская бандитская сладкая парочка Бонни и Клайд. Ну и «Френсис» на фоне сэра Бекона, тут есть над чем поразмышлять. Примерно то же и напротив, на двух живописных трудах художника, в которых сочетается близкое по смыслу, лингвистике, но все-таки различное: например, надпись на немецком с названием «Маленькой ночной серенады» Моцарта — на фоне памятника то ли Гете, то ли еще кому-то. Связывает только немецкоязычное происхождение.
Да, это мы начали с самого легкого, а самое сложное в первом, основном зале, где с одной стороны — фотографии загадочных гор, а напротив — изображения эллипсов, внешне абсолютно идентичных. Поскольку художника перехватили другие поклонники в лице известного доктора Затлерса и легендарного градостроителя Мариса Гайлиса, пришлось размышлять самому и предположить, что таким образом мастер оттачивает свое несомненное мастерство. Но смело судить, так ли это, не станем, предоставив слово директору галереи Илзе Жейвате, которая, несомненно, понимает в искусстве многое. 
Она сообщает, что с 1980-х годов ХХ века Леонард умело манипулирует в своих работах приемами соц-арта и концептуального искусства, создавая семантически насыщенные многослойные произведения культурного пространства. Работая в различных видах изобразительного искусства — рисунке, графике, живописи, фотографии и создании объектов, он использует текст как основное средство общения со зрителем.

Для Лагановскиса текст — не декоративный прием. Текст формирует и форму, и содержание его художественной натуры.
Для произведений Леонарда Лагановскиса характерна реалистическая документальность эпохи, они безжалостно злободневны — социально критичны, полны тонкой иронии или резко направлены против политической идеологии.
Слово вновь Лагановскису, взятому уже из пресс-релиза: «Цвет в данном случае не важен, главное — текст. Потому что что было первым? Слово, и этот принцип остается в силе. История очень сложная. История страны такая, какая она есть, и я являюсь ее частью. Вольно или невольно я участвую во всех этих боях. И есть два способа выразить свое мнение. Одно — обругать кого-то за кружкой пива, другое — поучаствовать. Как художник считаю своим долгом участвовать в следующем — на бумаге или на холсте. Я не занимаюсь политикой, не выступаю на съездах и не создаю партию, но я занимаюсь такой работой. Я обратил...»
На словах «Я обратил...» «здесь рукопись обрывается», — как написано, кстати, в финале «Театрального романа» великого несоветского писателя Михаила Булгакова. 
Впрочем, вот еще немного информации, которая, впрочем, уже давно широко известна, но «повторенье — мать...»

Леонард Лагановскис родился в 1955 году. Завершил отделение сценографии Латвийской академии художеств, во время студенчества учился у таких выдающихся латышских художников, как Борис Берзиньш, Валдис Дышлерс, Эдгар Илтнерс, Индулис Зариньш (трое последних попеременно были ректорами Академии). Долгое время жил в Германии, получал стипендии Берлинского культурного фонда (1991), Берлинского сената культуры (1995). Работы художника находятся в коллекции Латвийского Национального художественного музея, Neue Berliner Kunstverein, Kupferstich Kabinett Bremen, Эстонского художественного музея, Государственный центр современного искусства (ГЦСИ) Москва.
Был главным художником Риги. Ну, это когда была такая официальная должность. Есть ли она сейчас? Многоточие...

Открыто до 6 мая.

https://rus.lsm.lv/statja/kultura/kultura/08.04.2023-mnogotocie-ellipsy-splosnye-sarady-ot-leonarda-laganovskisa-kultura1kb.a504164/?fbclid=IwAR0QfLwnLJBZcAPmS5zy5YpfHAsTX1GTnc83kLMDGTpC6yT7LJa2V1mKAiY

________________________________________________________________________________________________

Кадмий оранжевый и другие ключики

Сергей Тимофеев / 19.04.2023

В рижской галерее Māksla XO до 6 мая открыта выставка Леонардса Лагановскиса «Многоточие»
Леонардс Лагановскис любит загадывать визуальные загадки. Его работы – это перекрещение многих ассоциативных полей: литературы, кино, истории, политики. Он не пугается влияния текстов и литературности и наоборот нередко включает разного рода сочетания слов и записанных смыслов в свои работы. «Что было вначале? Слово. И этот принцип всё ещё в силе», – считает он. Неслучайно в начале 2022 года Леонардс стал сокуратором знаковой выставки «ES_TEXT» в Национальном художественном музее, обобщившей ключевые работы с текстом в латвийском искусстве ХХ и ХХI веков.
Сам Леонардс родился в Риге в 1955 году, учился в Латвийской Академии художеств, дружил с Хардийсом Лединьшем и участвовал в реализации разных их совместных идей, в том числе создавал визуальную компоненту для его дискотек. Довольно долго в эпоху масштабных социальных перемен он жил и работал в Германии (1988–1994), где не только развивался как художник, но и занимался дизайном и оформлением крупных художественных проектов, и руководил целыми группами сотрудников («никаких проблем не было с западными немцами, а вот восточные никак не могли смириться с тем, что ими командует какой-то выходец из бывшего Союза»). Его работы есть в самых разных художественных коллекциях, в том числе в музее Jane Voorhees Zimmerli (США), в Neue Berliner Kunstverein и Kunsthalle Bremen (Германия) и в Художественном музее Эстонии.
Леонардс – человек, который, безусловно, верен себе, своему стилю и своему взгляду на жизнь. Я встречаю и вижу его довольно часто, потому что мы живём в одном доме. Но в гостях не был у него давно, и вот отличным поводом для этого стала его выставка «Многоточие», открывшаяся в начале апреля в галерее Māksla XO. Это местами очень забавная, а в целом интригующая и приглашающая к размышлениям экспозиция, о которой хотелось с Леонардсом поговорить. Но не только о ней. И вот мы сидим в гостиной Леонардса, где две софы стоят друг напротив друга, а посередине квадратный низкий стол. Чувствуется, что здесь частенько собираются компании и ведутся разговоры.

Мы с тобой соседи. На улице Гертрудес, где мы живём, уже есть две галереи. Рад тебе сообщить, что совсем рядом, в паре кварталов, на Лачплеша, в доме Александра Чака откроется в ближайшем будущем ещё одна. На первом этаже, за винным магазином и часовой мастерской…
Да, примерно представляю, где это. Кажется, я проходил мимо как-то раз и видел, как люди в этом пространстве занимались живописью. Это такая психологическая терапия. Живопись  успокаивает, люди концентрируются, отключаются от лишних навязчивых мыслей. Вот, скажем, Черчилль так занимался живописью. Приезжал со своих заседаний, брал краски и писал. И это довольно продолжительное занятие, некий опыт. Причём когда человек стоит у холста, он не знает, с чего начать, как, что… И когда он решается и начинает рисовать, он освобождается. Внезапно он чувствует, что здесь можно так, а тут – вот так. Он входит в азарт. Это, во-первых, физическая работа, а во-вторых, тут нужно мозги как-то освободить, расправить, чтобы можно было чувствовать себя свободно… как птица в полёте.

А с тобой самим так тоже происходит?
Да, приблизительно так же. Вчера уже засыпаю, вдруг – две идеи… Потом третья идея. Встаю, записываю и потом ложусь спать и сразу отключаюсь. Освободился! 

Ты придумываешь идеи и потом спустя время их реализуешь?
Да, но есть такие идеи, которые могут лежать и десять лет. Они появляются в самые разные моменты – когда я смотрю кино или иду по улице, когда читаю какие-то умные книжки. Вдруг я что-то вижу, отмечаю для себя, что это может пригодиться. Потом бывает так, что я это сделаю, но остаюсь недоволен, и потом это лежит где-то, и вот я через 10 лет вынимаю набросок – а там всё свежо.

То есть ты всегда идёшь от какой-то идеи, от своего рода озарения?
Да, я нахожу какие-то такие ключики, а потом я эту штуку развиваю. Как-то так.

А ты внутренне соглашаешься, когда тебя относят к концептуализму и чуть ли не называют первым латвийским концептуалистом?
Мне всё равно, как меня называют. Но действительно получается, что всё это довольно концептуально. И мои источники вдохновения – это и литература, и наука. Мне нравятся читать всякие такие научные вещи. Если меня спросят – верующий ли я, то я скажу – да, я верующий, я верю в просвещение, в науку, в искусство. Поэтому для меня это основа. И на этой почве появляются разные идеи. Нужно их просто записать и потом реализовать. Вот и всё. Но, конечно, тут появляется вопрос – в каких материалах? Каждая идея просит своего, чтобы выйти в свет. Часто я рисую сначала акварель, чтобы понять, как это действует, а потом уже реализую в других материалах.

Но вот на твоей последней выставке, которая открыта сейчас в галерее Māksla XO, одна из работ идёт как раз от материала. Я говорю про серию с кадмием оранжевым…
Тут было так. Сначала было четыре одинаковых холста. И я подумал, что надо сделать четыре работы. Комплект. И так они пару лет стояли у меня, а потом однажды, когда я работал, смотрю – у меня сохранился тюбик оранжевой краски советского производства. Оранжевая мне как раз была нужна, но я подумал, что как-то глупо её так использовать, я её отложил и стал думать, что с ней можно сделать. Потом в один прекрасный день я понял, что у меня есть и французская такая краска, и российская. И я хотел просто сравнить. Вроде бы +/- стандарт, но оказалось, что они все разные. И мне это показалось интересным с культурно-политическо-исторической стороны.

То есть реально это зависит от страны производства?
Да, конечно. Это же технологии. Там есть пигмент, всякие добавки, масло – льняное или маковое. Ускорители сушения и так далее. Это всё химия. И как это всё налажено и соотносится, насколько чистый сам пигмент, как работают машины, которые мелят всё в мелкую-мелкую пыль, какова вообще местная культура производства – от всего этого тоже зависит качество материала.

Но у тебя есть ещё и «дешёвый кадмий оранжевый» и «дорогой кадмий оранжевый». Ты говорил, что тебе любопытно, как это будет выглядеть лет через десять-пятнадцать, потому что дешёвая краска должна быстрее выцветать…
Да, я хотел посмотреть на это и с точки зрения «брендов» – так сказать люкс и ширпотреб. Кадмий вообще даёт нам несколько цветов – жёлтый, красный и оранжевый. Дешёвую делают из какого-то смешанного коктейля всего на свете, чтобы получить этот оранжевый тон. Как мы знаем по всяким плакатам на улицах – от света они выцветают, исчезают жёлтая и красная краска, плакат остаётся таким чёрно-синеватым. Потому что эти цвета, так сказать, более успешно борются за свою жизнь. Поэтому у меня в этой работе есть с обратной стороны холста конверт с образцами этих красок, который можно будет лет через, скажем, сто вынуть и посмотреть.

То есть сами эти тюбики?
Нет, тоже кусочки выкрашенного холста, которые будут храниться сзади и без воздействия света. Не будут так выцветать. А остаток советской краски в тюбике я тоже там оставлю – вдруг понадобится реставрация когда-нибудь.

А как ты вообще для себя трактуешь концептуализм?
Есть всякие стандартные описания. Ведь течение это далеко не новое, существует с 1960-х годов. И я с ними полностью согласен. Мы живём в таком времени, когда очень странно писать какие-то пейзажи или портреты, потому что у каждого есть фотоаппарат или есть множество видеозаписей чего угодно. Лучше самому съездить и посмотреть на закат в Юрмале, это совсем другие ощущения, чем если он написан на картине. И ещё: когда ты приходишь на берег моря – ты не знаешь, каким он будет, этот закат, красивым или каким-то никаким. Есть элемент чуда. А если он у тебя висит нарисованный на картине, он начинает доминировать, давить на тебя. Поэтому я избегаю таких прямых вещей.
Сейчас у человека так много рук – рука, которая пишет, рука, которая фотографирует, рука, которая варит какой-то суп. Человек как такое многорукое божество. И он может показать свою божественную суть, когда оказывается способен придумать что-то новое. Чего Бог не создал.
Как прямая линия, допустим. Потому что в природе её нет, она в природе не существует. Её придумал человек.

Конструкт… А как ты думаешь, почему в России концептуализм в своё время прогремел так мощно – это и Кабаков, и Пивоваров, и другие художники, получившие международную известность. «Московский концептуализм» – это ведь самый раскрученный арт-бренд из России. А в Латвии в то время концептуализм не играл настолько ключевую роль?
Я думаю, это потому, что в советской ситуации мы для Москвы были своего рода провинцией, где контроль мог быть не таким жёстким. Здесь выставлялись какие-то работы, которые по идеологическим и эстетическим критериям там выставить было бы невозможно. Здесь к тому же присутствует сильная школа прикладного искусства, люди умеют работать руками, хорошо владеют материальностью выражения. И у нас было много плакатистов, которые высказывались достаточно бойко и остро. А в России всё было политически «схвачено» и ангажировано, там была Академия художеств, где всякие академики ходили толпами, получали деньги «на хлеб», и им надо было как-то оправдать своё существование. Всё было очень строго – член Союза или не член Союза.
Вообще, искусство расцветает, когда политический контроль ослабевает, когда у творческих людей полная свобода – так было на заре перестройки, так было и после революции, когда ещё не закрутили гайки. Так было и во время короткой «хрущёвской» оттепели. Поэтому и возникали прекрасные образцы искусства мирового уровня. Утром свобода – вечером шедевры..

В последние годы в Латвии появился так называемый «прейльский концептуализм».
Да, молодцы ребята. Год назад я как куратор пригласил их участвовать в выставке «ES_TEXT» в Художественном музее.

А как у тебя появилась идея (тоже представленная на выставке «Многоточие») с преображёнными плакатами фильмов, выпущенными советским кинопрокатом?
Получилось, что я достал какое-то количество этих плакатов. Технически сделаны они довольно отвратительно, но свою функцию в то время выполняли. И вот я перебирал их и думал, что с ними можно сделать. Некоторые фильмы вообще теперь полностью забыты или полузабыты. «Фантоцци», например. Кажется, я его видел, но о чём и что там – ничего не помню. Но если быстро, на ходу или из машины, взглянуть на это название, можно его прочитать как «Фантомас». И я вот так и посмотрел на эти плакаты, через своеобразный «фильтр», и пририсовал то, что там могло быть. Неправильно нарисовал, чтобы люди, которые не в курсе, думали, что это всё правильно.

То есть это такой фильтр поверхностного знания – где всё в одной каше? Вот плакат фильма «Джинджер и Фред», а на нём фигуры Бонни и Клайда.
А на плакате фильма «Эдит и Марсель» я нарисовал Бумберу и Лапчёнокса… Так что я для всех категорий людей был честен. Те, кто в теме, те узнают подмену и порадуются от этого узнавания. А те, кто не знает, те подумают, что вот отличные Джинджер и Фред, и всё в порядке. Все счастливы. (Смеются.)

Эта выставка вообще такой ребус… Проверка на IQ. Много ли людей всё считывают?
Нет. Причём было удивительно – те, что, как я думал, ничего не считают, считывали, и наоборот. Так что было интересно. Вообще, я думаю, что искусство должно быть оптимистичным, весёлым. 

«Весёлое» – это важное слово в твоём контексте. Во многих вещах, которые ты делаешь, есть такой…
Юмор, ирония, сарказм. Да-да.

Это свойственно тебе и как человеку?
Да. В своё время я даже достал и прочитал книгу «Теория юмора». Правда, я ничего уже из неё не помню. Но неважно. В любом случае мне не смешно, если человек просто поскользнулся и упал. Я не участвую в соревнованиях, кто глупее упал или кто смешнее поскользнулся.

С темой кино для меня связана и самая знаковая, как мне кажется, твоя работа – «Конец фильма». У тебя ведь даже есть несколько её версий.
Да, было такое дело. Кино вообще меня интересует. Когда я был студентом, то старался использовать любую возможность что-то посмотреть. Поэтому знания есть какие-то. Поверхностные. Я дилетант в очень многих областях, широкопрофильный. (Смеётся.) Для концептуального мышления это очень важно. Ты можешь сказать какое-то ключевое слово, и я могу его как-то связать с каким-то фильмом, или книгой, или историческим случаем. Потому что в жизни случаются всякие параллельные вещи. 

В той твоей работе есть метафора советской реальности как фильма, который кончился. Когда ты смотришь фильм, ты полностью в него погружён, тебе кажется, что он и есть реальность. И вдруг он кончается, и идут титры.
Да, это примерно 1989 год. Просто было такое ощущение, что настал «конец фильма». Следующая серия. И кто тогда мог представить, что он всё ещё продолжается, как мы убедились на последних событиях.

Да, я тоже об этом подумал.
Зло не было уничтожено в корне, и поэтому снова разрослось.

Но поменялся жанр, что ли… Из псевдопатетической драмы получился какой-то поп-хардкор.
Те люди, которые там у власти, не поймут, что ты сказал. Они по природе своей мелкие гопники. Гопники и хулиганы, выросшие в бандитов, как следствие негативного отбора. Призрак дарвинизма бродит по России. 

Ты в своей профессиональной карьере делал разные вещи, в том числе был «главным художником Риги» в 2004 году и отвечал за внешний облик города.
Интересно что-то поменять в своей жизни, углубиться в какую-то специальность. Это всё заманчиво. У меня ещё есть время. Может, и ещё что-то придумаю. Но я понимаю, что нужно ещё что-то сделать как художнику, есть ведь какая-то внутренняя бомба с часовым механизмом, который тикает. А ведь это пока не сделано и то. Я не расслабляюсь. Рыбалкой не занимаюсь. Это мне не нравится. Всё-таки это какая-то чужая жизнь, а тут крючок какой-то… Некрасиво. Лучше я что-нибудь другое сделаю.

А что тебе сейчас интересно?
Сейчас я планирую более серьёзно обратиться к фотографии. Я человек большой и медленный. Если я к какой-то теме обращаюсь, это у меня занимает какое-то время. Долгий процесс. Но вот у меня есть папочка под названием «Фото», где накопилось уже довольно много идей.
И недавно ко мне попал фотоаппарат одного американского фотохудожника. Так что сижу и думаю, что и как с ним сделать. Это аппарат производства 1950-х годов, оставшийся от Элмера Баттерса, который в 1950–1960-е был известным фотографом, работавшим для мужских журналов. Он был фетишист женских чулок и женских ног.

То есть у аппарата есть определённая аура.
Да. И я пока ничего другого не могу с его помощью снять. Он стоит и ждёт своего часа. Такой вот старый аппарат. Тоже фетишизм в своём роде. Но собираюсь что-то с ним придумать. Вообще концептуальное искусство постоянно задаёт нам вопрос: «А зачем? А почему?» И это самое главное – когда есть вопрос, и ты находишь ответ.

И ты так до сих пор и делаешь?
Пока жив. До последнего вздоха! (Смеются.)

https://arterritory.com/ru/vizualnoe_iskusstvo/intervju/26631-kadmii_oranzevyi_i_drugie_kljuciki